Виктор Мережко - Крот 3. Сага о криминале
– Трое остаются здесь, остальные со мной.
Вышли во двор. Собаки по-прежнему хрипло лаяли за забором.
Герман прошелся по двору, внимательно глядя под ноги, будто разыскивая что-то, дошел до того места, где был зарыт Жора, поковырялся в листьях носком ботинка.
Из-под листьев показалась сырая свежая земля, Герман наклонился, взял ее в руку, понюхал.
Повернулся к наблюдающим за ним парням, негромко произнес:
– Здесь труп…
Увидел человека, робко входящего во двор. Это был сосед Грязновых.
Герман направился к нему.
– Здравствуйте, – снял шляпу тот, – я сосед.
– Здравствуйте. Не знаете, где хозяева?
– Уехали. Давно уже. Утром.
– Кто здесь был?
– Сын Петра Петровича… Гриша! И с ним еще один человек. Восточный.
– Больше никого с ними не было?
– Не видел. Старые «Жигули» из ворот выехали, а кто был внутри – не видно.
– Какие «Жигули»? Номер не запомнили?
– Черные. А номер постараюсь сейчас вспомнить. По-моему, Х 357 СМ. По-моему, так.
– Все, что можете сказать?
– Наверно. Разве что вот такая деталь. Прошлую ночь невыносимо лаяли и выли собаки. Как будто по покойнику. Я спросил у Гриши, он успокоил, что все нормально… – Сосед внимательно посмотрел на Германа, поинтересовался: – А вы, простите, кто?
– Из органов, – усмехнулся тот.
– Отец Гриши тоже из органов. В прошлом, правда. Большой был человек.
– Здесь останутся наши люди, так что не беспокойтесь.
– Очень хорошо. А то Гриша как-то странно себя ведет.
Герман отошел в сторонку, набрал по мобильнику номер.
– На даче никого. Задержать их – дело техники. Надо, думаю, нанести визит Грязнову.
Страх
Был теплый, безветренный и чуть ли не по-осеннему печальный вечер. «Жигуль» Грэга и Кулиева мчался к дачному поселку. Никитка крепко спал на заднем сиденье, подельники молчали.
Когда свернули на дорогу, ведущую к самой даче, навстречу им выскочил джип, с визгом затормозил. Из него высунулся браток в перстнях и с цепью на толстенной шее.
– Привет, братан! Что там у тебя за пятнистая шушера ошивается на даче?
– Какая шушера? – побелел Грэг.
– Парни в пятнышках! По-моему, менты!
– Без понятия.
– Если без понятия, разворачивай тачку и жми к пахану. Пусть для разборки пришлет ОМОН.
Браток умчался, Грэг повернул голову к Кулиеву.
– Вот и приехали, – ухмыльнулся тот и стал круто выворачивать баранку. – Теперь жизнь у нас будет заячья. Мы бежим, а следом собаки. Даже в ушах свистит.
«Жигули» помчались прочь от поселка. Никитка спал по-прежнему крепко, спокойно.
…Была уже глубокая ночь – тихая, черная. Грэг продолжал вести свой «жигуль» быстро и бессмысленно – в никуда. Кулиев рядом мрачно молчал, проснувшийся пацан беспрерывно плакал и ныл на заднем сиденье:
– К маме… Хочу к маме… Отпустите меня.
Неожиданно Кулек развернулся и с размаху ударил его по лицу.
– Заткнись, сучонок!
Никитка от боли и испуга заплакал еще громче:
– Мама! Больно!
Кулиев перегнулся через спинку сиденья, схватил его за глотку:
– Выброшу! Как гаденыша выброшу из машины! Заткнись, сказал!
– Зачем ты его? – безразлично спросил Грэг.
– Пошел ты… – огрызнулся Кулиев.
Мальчишку вдруг стало рвать.
– Плохо… Мне плохо… Помогите, плохо.
– Вот уже и ломка у него, – оскалился Кулиев.
– Рановато что-то… – пожал плечами Грэг.
– Неокрепший организм.
– Мама, плохо… Мамочка… Голова болит, мама…
Никитка все плакал и плакал, Кулек не выдержал, повернулся к нему:
– Укол, что ли, хочешь?
– Да… Плохо… Тошнит и голова кружится.
Кулиев достал из кармана шприц и ампулу и приказал Грэгу:
– Остановись.
Тот затормозил, Кулек наполнил шприц, перегнулся снова к ребенку.
– Давай руку.
Тот послушно выполнил команду, вскрикнул негромко, когда игла вошла в вену, забился в угол, свернувшись калачиком.
– Будет спать, – сказал Кулиев.
Никитка действительно скоро успокоился, затих.
– Куда? – повернулся Грэг к приятелю.
Тот взглянул на наручные часы – было два часа ночи.
– К твоему батьке.
– Двинулся?
– Надо.
– Два ночи!
– Пойми, кретин… Надо понять, кто нас ведет. Если менты, он может отмазать.
– А если?
– Если другие… например, Кузьма… тогда полная хренатень.
Остановились за углом, метров за триста до дома, в котором жил Грязнов. Никита спал крепко и безмятежно.
Кулиев внимательно огляделся по сторонам, прислушался – было пустынно, тихо. У тротуаров стояло несколько оставленных машин с выключенными фарами, в домах почти все окна были погашены.
– Я один пойду? – спросил Грэг.
Подельник оскалился:
– Хочешь и меня захватить? Если что, и папашку замочим… – Посмотрел на свои часы. – Давай, двигай! И не чаевничай особенно. Полчаса от силы. Скоро светать начнет… – Кулек достал пистолет, положил рядом с собой.
– Зачем волыну вытащил? – насторожился парень.
– Для интерьера… Скачи!
Грэг помедлил.
– Что отцу сказать?
– Прибыл из командировки, все нормально, соскучился.
Грэг выпрыгнул из машины, широким быстрым шагом направился к дому.
В «фольксвагене» с погашенными фарами, припаркованном почти напротив дома Грязнова, дремали три молодых парня. При приближающемся шуме автомобиля они насторожились, затем до слуха донеслись четкие шаги, и они стали ждать.
Ждать пришлось недолго. Из-за угла вышел высокий человек с разбросанными по плечам длинными волосами и направился к подъезду дома.
– Он? – вопросительно прошептал один из парней, глядя на ночного гостя.
– Похоже, – кивнул второй.
– Тачку бросил за углом.
– Значит, вернется, – подвел итог третий.
Грэг набрал код при входе, толкнул тяжелую металлическую дверь. Прошел мимо спящего за стеклом консьержа, нажал кнопку лифта.
Поднялся на свой этаж, попытался своим ключом открыть дверь квартиры, но с той стороны, судя по всему, торчал ключ отца.
Грэг позвонил.
Никто не открывал. Парень нажал на кнопку звонка более настойчиво.
Наконец за дверью затопали неторопливые шаги, и голос Грязнова спросил:
– Кто?
– Батько, я…
Отец – в халате, в тапочках – открыл дверь, на лице было удивление.
– Ты откуда? Почему так поздно?
Сын отодвинул его, прошел в квартиру.
– Вроде не знаешь. Из командировки!
– Ну да… – Грязнов пошел за ним следом.
Грэг прошагал на кухню, достал из холодильника пакет сока, надорвал его зубами, стал пить без стакана. Отец молча наблюдал за ним.
– Что-нибудь случилось?
Сын сплюнул на пол что-то попавшее в рот.
– Черт… – поднял на отца взбешенные глаза. – А что могло случиться, кроме того, что сын вернулся домой?! Улыбнулся бы, обнял, обрадовался. – И снова сплюнул.
– Извини. – Петр Петрович подошел к нему, обнял, прижал. – Извини… Как съездил?
Грэг поднял на него глаза – в них были слезы.
– Пап… Соскучился… Честное слово.
Грязнов взял ладонями его лицо, стал целовать мокрые щеки.
– Спасибо, сын… Спасибо… Вот ради таких встреч… таких слов есть смысл жить. Правда, все хорошо?
– Нормально, – кивнул сын.
– А я беспокоился… Не поверишь, все время какое-то предчувствие. Плохое что-то… Тревожное. Но теперь ты дома, я спокоен.
– Спасибо, отец.
Грязнов, глядя потеплевшими глазами на сына, улыбнулся:
– Бизнесменишь?
– Пытаюсь. – Грэг достал из холодильника кусок колбасы, положил ее на шмат батона, стал жадно жевать. – Жрать охота… Я на минуту, чтобы ты не беспокоился. Нам еще нужно сдать товар. Оформить.
– Ночью?
– Без очереди, по льготному тарифу.
– Молодец, парень. Так и дальше действуй. – Отец крепко ударил его по плечу. – Горжусь!
Неожиданно в кармане куртки Грэга зазвонил мобильник. Звонил Кулиев.
– Как там?
– Вроде нормально, – ответил парень.
– Вроде или нормально?
– Нормально.
– Не задерживайся.
Грэг сунул телефон в карман.
– Кто это? – настороженно спросил отец.
– Мои люди. Ждут. – Сын внимательно посмотрел в глаза отцу. – У тебя как? Новостей никаких?
– Все как всегда, – отмахнулся он. – Есть свои проблемы, но в целом грех жаловаться.
– Никаких неприятностей?
– Все неприятности покрываются твоим возвращением, сынок.
– Спасибо, отец.
– Тебе спасибо.
Грэг сделал еще пару глотков из пакета с соком, направился к двери.
Отец шел следом, поправил волосы на плечах сына.
– Когда ждать?
– Утром… – Грэг взглянул на отца, снова обнял его. – Да ты теперь не беспокойся. Завалюсь в койку, буду дрыхнуть не меньше суток.
– Конечно, сынок, конечно…
– Знаешь что, батько, – неожиданно сказал Грэг. – А почему ты один? Почему без женщины? Ты ж еще молодой, батько! На тебя молодые телки шеи сворачивают. Обзаведись молодухой, я ревновать не буду!
